Между похотью и любовью - Виктория Вайс

— Вот и попробуем. Я готова.

Габи сбросила с себя одежду.

— Смотрите какая я!

— А ты неугомонная… Иди ко мне… И прошу, перестань выкать.

— Хорошо, — чуть слышно ответила Габи, ища своими губами губы Фриды.

В последнее время Илья Маркович стал частым гостем в палате у Вики. Имел на то право, ведь он был не просто её лечащим врачом, а ещё и заведующим отделением, но как не пытался он закамуфлировать врачебной целесообразностью свои истинные намерения, ему это не удалось, не на ту напал. Вика раскусила его с первого прикосновения к её руке. Это, конечно, могло быть просто жестом сострадания, и в данной ситуации выглядело вполне логично, но сердце искушённой любовью женщины обмануть невозможно.

— Признавайтесь, Илья Маркович, втюрились? — ошарашила Вика вошедшего уже, наверное, в пятый раз за сегодняшний день доктора.

Тот поправил воротничок на халате, и присел на край её кровати, отодвинув немного в сторону одеяло. Он явно не ожидал такого поворота событий, и судорожно искал ответ на неожиданный вопрос, и не найдя ничего подходящего невпопад сказал:

— А я вчера в лотерею выиграл двести шекелей.

— О, поздравляю. А проиграли сколько?

— Четыреста.

— А вы азартный. Жена не запрещает играть?

— Запрещает, — вздохнул он.

— Вот я вас, Илья Маркович, и спалила. Мало того, что вы игрок, так вы ещё и женаты. И сколько мне на это понадобилось времени? Правильно. 30 секунд.

— Хорошо. Сдаюсь. Грешен.

— Хотелось бы только понять, в чём ваш грех. В том что тайком от жены проигрываете зарплату или, что тоже тайком от жены, и пользуясь своим служебным положением, ухаживаете за больными дамами.

— Виктория, не вгоняйте меня в краску. Я постараюсь больше вас не донимать своим присутствием.

— Ну что вы, милый мой доктор, мне очень приятно, что вы не забывает обо мне. Тем более я обязана вам тем, что до сих пор лежу здесь и могу ещё спорить с вами и шутить. И я не хочу с вами ругаться, поскольку вы единственный кто знает, когда… Через месяц, неделю, а может через десять дней… Вы один знаете, когда ЭТО случиться.

— Не нужно об этом говорить и уж точно, не нужно об этом думать. Вы живы — и это главное.

— Сосед мой уже и не говорит…, — грустно произнесла Вика.

— У Давида была очень острая форма. Он был обречён, а у вас есть шанс.

— Я вцепилась в этот шанс обеими руками, Илья Маркович, и пока не скажете, я его не отпущу.

— Вот и молодец.

Он достал из бокового кармана небольшой планшет.

— Я недавно у девочек на посту увидел вот это.

Вика напряглась. Неужели видео с камер? Стыдно будет. Доктор повозил пальцем по экрану, и развернул планшет. Она облегчённо выдохнула — это был её блог.

— Как они нашли его?

— Сказали, что у нас в отделении не часто лежат люди, которые пишут, — с удовольствием ответил Илья Маркович, — в основном сюда попадают те, кто даже читает с трудом. Ну и вот ваш портрет здесь. Или как там вы это называете — аватар? Да?

— Вроде так. И что, вы читали?

— Читал с увлечением, иногда даже пренебрегая работой. Интересно вы пишете. Жизненно.

— Можно? — Вика протянула руку к планшету.

На экране было открыта её последняя запись, дотированная 15 июня:

«…Меня всегда тянуло писать. Дневники всякие, стишки про любовь в тайной тетрадке. А ещё я обожала школьные сочинения, правда почти всегда получала оценки с соотношением 5/3, потому что делала кучу ошибок. И тройка всегда была явно завышенной. Училке нравилась моя литературная прыть, поэтому она прощала мою безграмотность и вместо красной ручки часто пользовалась синей, словно бы это я сама исправила некоторые ошибки. Так мы и играли, помогая друг другу. Спасибо, конечно, Валентина Степановна, жаль только, что вас сейчас нет рядом и некому проверить и исправить мою писанину. Я всегда мечтала написать что-то большое и интересное, часто начинала, но где-то на десятой странице сдувалась и через какое-то время вообще забывала зачем начинала. До сих пор храню свою тетрадку с записями того, что когда-то подсмотрела, подслушала, придумала, почувствовала. В ней собраны фрагменты почти всей моей беспутной жизни. И прошу, не ругайте меня за ошибки и опечатки, ну нет у меня ни корректора, ни редактора, да и Валентина Степановна давно умерла… И не уверена я, что посмела бы дать ей на проверку написанное…

Я рано познала блуд… И всю жизнь прожила в грехе, считая наслаждение высшим проявлением человеческого счастья, а когда пришло время за всё ответить, испугалась, вспомнив, что грешила не по воле разума, а по принуждению плоти. Теперь исповедоваться поздно, каяться глупо, остаётся только одно — изливать душу перед вами, авось ТАМ тоже читают мою писанину, может понравится кому-то и скажет ОН — поживи ещё немного, дура…»

Вика подняла глаза. Она помнила этот текст почти дословно, хотя он писался, когда всё тело уже горело огнём и сознание включалось лишь на несколько минут в день. Она уже была готова уйти, но что-то останавливало, не давало окончательно отдаться в руки чёртовой болезни. И вот теперь перед ней глаза человека, которого она приняла тогда за бога. По сути, он действительно был бог, поскольку подарил ей жизнь. Был только один вопрос — на долго ли…

— И вы не краснели, читая мою писанину? — спросила Вика Илью Марковича.

— А почему я должен краснеть, я же доктор, я знаком с человеческой анатомией, но мне было интересно заглянуть и в человеческую душу… Нет, не просто в человеческую — в женскую. И вы мне это позволили сделать.

— И что вы там увидели? Потёмки?

Он задумался.

— Не знаю… Может это мы в потёмках живём. Сложно всё это… Но это не мешает мне сделать то, что я уже давно хочу сделать.

Илья Маркович взял худенькую ладошку Вики, поднёс к своим губам и поцеловал.

— Это был приятно, — улыбнувшись, произнесла Вика, — меня уже давно так не целовали. Нет, обманываю, меня никогда так не целовали.

Слёзы сами собой покатились по её щекам.

После того нелепого инцидента, Стас спал, накрыв голову подушкой, чтобы не слышать звуки, доносившиеся из маминой комнаты, а выключенный планшет лежал в самом дальнем углу его стола. Прибывание дома вместе с матерью стало для Стаса невыносимой пыткой. Он не знал куда деть глаза, не мог говорить с ней, старался приходить по-позже и уходить по-раньше, чем вызывал всё нарастающее раздражение. Именно это послужило поводом для очередного семейного совета, которого он боялся с детства. Именно на этих «советах» бабушка и мама принимали, как они считали, судьбоносные решения, влияющие на правильное воспитание Стасика.